Тaм, гдe шумят eли

Тaм, гдe шумят eли

Артем стоял под холодным моросящим дождем, не чувствуя ни капель на лице, ни пронизывающего ветра. В руках он сжимал горсть сырой, холодной земли, и это был последний дар, который он мог преподнести своей Алисе. Гроб, усыпанный белыми розами – ее любимыми цветами – уже скрылся в сырой мрачной яме, а в ушах все еще звенел пронзительный, невыносимый звук тормозов и удара. Всего одно мгновение, один неадекватный водитель фуры, выскочивший на красный, перечеркнул все. Все их мечты, планы, смех, который затих навсегда. До свадьбы оставалось всего две недели.

Мир померк, краски выцвели, оставив после себя лишь оттенки свинцово-серой тоски. Никого ближе Алисы у него не было. Только друг. Дмитрий. Он и стоял сейчас рядом, молчаливый и сжавшийся от беспомощности, положив тяжелую руку на его плечо.

Дни, последовавшие за похоронами, слились в один беспросветный, липкий кошмар. Артем не жил – существовал, перемещаясь по пустой квартире, которая еще помнил ее смех, ее запах, ее легкие шаги. Он замирал у окна, в которое она так любила смотреть, и ждал, что вот-вот дверь откроется и она крикнет: «Тема, я дома!» Но дверь молчала. Его душа была выжжена дотла.

Дмитрий видел, как друг тает на глазах. Судьба и до этого не баловала Артема: детдом, одиночество, бесконечная борьба за место под солнцем. И вот, когда он, казалось, нашел свое счастье, его жестоко вырвали, оставив кровавую, незаживающую рану.

— Слушай, Тем, — голос Дмитрия прозвучал резко, почти по-командирски, вырывая Артема из ступора. — Держись. Я понимаю, что эти слова сейчас пустой звук. Такую потерю не восполнить. Алису не вернешь. Но ты должен жить. Ты молодой, сильный парень. Тебе нужно… нужно все изменить. Сорваться с этого места. Начать с чистого листа.

— С какого листа, Дим? — голос Артема был плоским, безжизненным. — Это теперь со мной навсегда. Это не шрам на коже, это… пустота внутри. Как дыра. Я бы закопался куда-нибудь с головой, подальше от всех. Не видеть, не слышать…

— Так нельзя! — отрезал Дмитрий, и в его голосе зазвучала сталь. — Ты слышишь меня? Нельзя! И кстати, у меня есть предложение.

— Дим, спасибо, конечно, но я…

— Да ты хоть выслушай! — друг перебил его, хватая за плечи и заставляя встретиться взглядами. — Поезжай к моему деду. В деревню. К деду Матвею. Помнишь, я рассказывал? Глухомань редкостная, до райцентра – неблизкий свет. Дед там егерем. Если хочешь спрятаться – это идеальный вариант. Будешь с ним по лесу ходить, людей – раз-два и обчелся. Работа у него беспокойная, браконьеры шуруют, он их гоняет. Воздух, природа… Очнешься.

Артем молчал, но Дмитрий заметил, как в его потухших, мертвых глазах мелькнула крошечная искра. Интерес? Любопытство? Или просто отчаяние, ищущее любую лазейку.

— А что… — тихо, с усилием выдавил Артем. — А что, Дим, я, пожалуй, соглашусь. Дай адрес. Как найти. Завтра же и уеду. Меня здесь больше ничего не держит.

— Вот и хорошо. Дед Матвей живет в Елово. Дом на самом краю, у леса. Доедешь на электричке до разъезда Промысла, а там пешком километров семь.

— Ерунда, — махнул рукой Артем, и в этом жесте впервые за долгие дни появилось что-то, отдаленно напоминающее волю. — Спасибо, брат. Ты… ты настоящий друг. Но ты сам приезжай, навести деда.

— Обязательно. Он у меня золотой человек. Передавай привет. — Они обнялись, и в этом объятии было все: и боль, и надежда, и мужское, безмолвное понимание.

Дорога в Елово была похожа на путешествие в другой мир. Шум города сменился шепотом колес, а затем – оглушительной, всепоглощающей тишиной. Деревушка приютилась на опушке бескрайнего леса, словно затерянная во времени. Несколько старых, почерневших от времени изб с резными наличниками, куры, бродящие по улице, и невероятный, пьянящий запах хвои и свежести.

Дед Матвей, вышедший на скрип крыльца, оказался невысоким, но кряжистым, словно выточенным из многовекового дуба. Лицо в морщинах, пронзительные, светлые глаза, видевшие, кажется, саму суть вещей.

— Здравствуйте, вы дед Матвей? — голос Артема прозвучал непривычно громко в этой тишине.

— Здорово, паря. Я самый. Проходи, коль пришел, — буркнул старик, но взгляд его был приветлив.

В доме пахло сушеными травами, печным дымком и свежим хлебом. За грубым деревянным столом, за кружкой душистого чая с медом, Артем рассказал все. О детдоме, о одиночестве, о Алисе, о той страшной секунде, что переломила жизнь. Он говорил, а дед молча слушал, кивая седой головой, и в его молчании была такая глубокая, всепонимающая мудрость, что на сердце стало чуть легче.

После чая старик отвел его в соседнюю, меньшую избу.

— Родительский дом. Старый, но крепкий. Здесь и будешь. Все есть. Выспишься – завтра в обход идем. Будет у меня помощник.

Так началась новая жизнь. Почти два месяца Артем жил в ритме леса. Ранние подъемы, долгие переходы по замшелым тропам, свист ветра в вершинах сосен и елей, крики птиц. Он учился читать лесную книгу: видеть следы, распознавать голоса, чувствовать дыхание природы. Дед Матвей был строгим, но справедливым учителем. Постепенно острая боль в душе Артема притупилась, превратившись в тихую, светлую печаль. Он начал улыбаться. Он снова мог дышать полной грудью.

Неразлучным спутником у них был верный пес, немецкая овчарка по кличке Гром. Умный, преданный, он был незаменимым помощником и другом.

Артем прижился в Елово. Помогал старикам по хозяйству, колол дрова, чинил заборы. Он нашел то, чего был лишен всегда – чувство нужности, простого человеческого участия.

Однажды осенью, после сдачи отчета в лесничестве в Промыслах, они зашли в придорожное кафе. Выйдя обратно, они заметили, что Гром, оставшийся в машине, вел себя беспокойно, скулил и царапал дверь. Едва Артем приоткрыл ее, пес рванул с места и помчался за угол здания, откуда тут же донесся его грозный лай.

Артем бросился вслед. За углом, на старом пне, сидела, сжавшись в комок, девушка. Лицо ее было залито слезами, а перед ней, не нападая, но и не отступая, стоял Гром.

— Гром, ко мне! — скомандовал Артем, и пес сразу послушался, подойдя и уткнувшись холодным носом в его ладонь. — Не бойтесь, он не тронет. Что случилось? Кто-то обидел?

Девушка лишь громче разрыдалась. Артем заметил прислоненную к стене грубую самодельную трость. Подошел дед Матвей, молча оценив ситуацию.

— Ногу поранила, милая? — спросил он, кивнув на палку.

— Меня… меня сюда привез отчим, — всхлипывала девушка. — На мотоцикле. Высадил и сказал, чтобы я не смела возвращаться. Мама… мама умерла три дня назад. А он меня всегда бил… Теперь идти мне некуда.

Она подняла заплаканное лицо, и у Артема перехватило дыхание. Она была до боли похожа на Алису. Такие же лучистые, огромные глаза, тот же овал лица. Но в ее взгляде была не ушедшая боль, а настоящая, живая тоска и страх.

— Нога… это он же, давно, с крыльца столкнул, — прошептала она, отвечая на невысказанный вопрос деда. — Неправильно срослось.

— Поедешь с нами, — неожиданно для себя сказал Артем. — У нас в Елово место найдется. Семь километров отсюда.

Девушка смущенно покраснела и посмотрела на свою больную ногу.

— Неудобно… я же… калека.

— Вздор! — отрезал дед Матвей. — Калеки – это те, у кого душа кривая. Поехали.

В машине, трясясь по ухабистой дороге, она рассказала, что ее зовут Лилия, что ей двадцать лет, и что последние годы она была сиделкой при больной матери, терпя побои и пьяные выходки отчима.

Дед Матвей принял Лилию как родную. Он отдал ей удобную, легкую трость, сработанную когда-то рукой мастера, подлатал все ступеньки, чтобы ей было легче ходить. Она поселилась в его доме, наполняя его теплом, уютом, запахом свежей выпечки. Зимними вечерами они сидели у трещащей печки, ждали Артема с обхода и слушали, как завывает в трубе ветер.

Как-то раз дед спросил у Лилии прямо:

— Нравится тебе мой Артемка?

Девушка вспыхнула, как маков цвет, и потупила взгляд.

— Нравится, дедушка. Ну и что? Я ведь хромоножка, а он такой… Он и не посмотрит на меня.

— Брось это, — строго сказал старик. — Чтобы я больше не слышал таких слов. Он парень правильный. Признайся ему. Сердце чует…

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился Артем, почти на руках внося в избу какого-то незнакомца.

— Дед, помоги! С бедой человек.

Мужчина, лет сорока, хорошо одетый, но бледный от боли, хрипел:

— Нога… Кажется, сломал. Машина перевернулась на повороте… Еле выбрался…

Его уложили на топчан. Пока дед Матвей накрывал его одеялом, а Лилия спешила с чаем и малиновым вареньем, мужчина, представившийся Вадимом, внимательно разглядывал ее, задерживая взгляд на больной ноге.

— Я из Москвы, — сквозь зубы говорил он, морщась от боли. — Гостил у друга в Михайловке, у Степана-пчеловода. Нужно как-то с ним связаться… Брат у меня в Москве, хирург, у него своя клиника. Договорится, вертолет за мной пришлет.

Артем, рискуя жизнью, полез на ближайший холм, где ловилась связь, и смог дозвониться Степану. Тот пообещал помочь.

Вечером, когда самое страшное было позади, Вадим, укутанный в одеяла, спросил Артема, кивнув на Лилию:

— Жена? Что с ногой?

— А ты кто, врач? — вклинился дед Матвей.

— Нет, брат – врач. Очень хороший. Я… я могу помочь. Договориться с ним. Прооперировать ногу. Восстановить.

— И сколько это будет стоить? — мрачно спросил Артем.

— Для вас – ничего. Вы мне жизнь спасли. Я вам обязан. Так что, Лилия, собирайтесь. Летим.

На следующий день за Вадимом прилетел санитарный вертолет. Забрали и Лилию. Артем молча смотрел, как вертолет скрывается в холодном осеннем небе, и чувствовал, как в его душе снова разверзается знакомая пустота. Он только нашел в себе силы снова жить, и снова его сердце оказалось разбито.

Прошел месяц. Самый долгий и тоскливый месяц в его жизни. Каждый день он возвращался из леса с тайной, безумной надеждой увидеть ее на пороге. Но порог был пуст.

Она вернулась через полтора месяца. Ее привез тот самый Степан из Михайловки. Остановились они в Промыслах, и Лилия, поблагодарив driver’a, вышла из машины. Она шла по знакомой дороге в Елово уже одна, и каждый шаг давался ей с трудом, но не от боли – от волнения. Нога, закованная в специальный ботинок, еще не совсем слушалась.

Она тихо вошла в дом. Дед Матвей дремал в кресле у печки.

— Дедушка, — тихо позвала она, касаясь его плеча.

Старик вздрогнул и открыл глаза. Не веря им, смотрел на нее несколько секунд.— Лилишка? Родная ты моя! Вернулась! Ну-ка, пройдись…

Она сделала несколько шагов. Легкая хромота еще оставалась, но это уже была не та уродливая, перекашивающая тело походка. Слезы брызнули из глаз старого егеря.

— Красавица ты моя… Как же вовремя! У Артемки завтра день рожденье. Вот обрадуется парень!

Артем вернулся с обхода поздно, усталый и замерзший. Гром, как всегда, побежал вперед. Войдя в дом деда, он замер на пороге, будто увидел привидение. У стола, улыбаясь, стояла Лилия. Без трости.

Они не говорили ни слова. Они просто смотрели друг на друга, и в этом молчании было больше, чем в тысяче слов. Потом он сделал шаг, она бросилась ему навстречу, и он обнял ее, подхватил на руки и закружил, а она смеялась и плакала одновременно.

— Ну вот и все, и все в сборе! — радостно приговаривал дед Матвей, расставляя на столе кружки и смахивая предательские слезы. — Ну давай, Артем, не тяни, говори!

Артем опустил Лилию на пол, но не отпускал ее руки. Он посмотрел ей прямо в глаза, в эти бездонные, сияющие глаза, так похожие и в то же время такие другие.

— Лиля… — голос его дрогнул. — Выходи за меня замуж.

Он достал из кармана старой куртки маленькую коробочку. В ней лежало простое золотое кольцо – то самое, что он купил когда-то для Алисы и так и не успел надеть на ее палец. Теперь оно обрело нового, единственного владельца. Он протянул его Лилии.

— Согласна?

— Согласна, — прошептала она, и это было самое звонкое, самое счастливое слово во всей вселенной. — Конечно, согласна!

Дед Матвей, не скрывая больше слез, обнял их обоих.

— Ну вот, дети мои родные. А я вас благословляю. Совет да любовь. И внуков мне поскорее, слышите? Чтобы в этом доме снова детский смех звучал!

А за окном шумели вековые ели, храня свою тихую, вечную тайну. Они видели многое: и боль, и отчаяние, и потери. Но они знали, что жизнь, как лесная тропа, всегда ведет вперед. К свету. К любви. К исцелению.