— O! Твoя пpeмия вecьмa кcтaти. Мaть жeлaeт нoвую шубку, — мужeнёк пoтянул руку к кoнвepту c нaличными, нo нe пpeдчувcтвoвaл тaкoгo кульбитa oт жeны

07:19 AR Ka 0 Comments





— O! Твoя пpeмия вecьмa кcтaти. Мaть жeлaeт нoвую шубку, — мужeнёк пoтянул руку к кoнвepту c нaличными, нo нe пpeдчувcтвoвaл тaкoгo кульбитa oт жeны

Солнечный свет, казалось, застыл в воздухе, наполняя его мельчайшими золотыми пылинками, которые танцевали в такт ее шагам. Маргарита вышла из стеклянных дверей офиса с почти физическим, осязаемым чувством легкого головокружения, словно под ногами была не твердая брусчатка, а упругая воздушная дымка. В ее кожаной сумочке, плотно прижатый к блоку с ключами, лежал тот самый конверт. Он был плотный, увесистый, и сквозь кожу она ощущала его присутствие, словно он излучал тихое, устойчивое тепло, согревавшее ее изнутри. Квартальное поощрение. Она не просто заслужила его, она выковала его своими руками, своими вечерами, своими выходными. Три долгих месяца беспрерывной работы, сверхурочных часов, которые растягивались до глубокой ночи, отчетов, которые она писала, сидя за кухонным столом в субботу утром под аккомпанемент закипающего кофе, бесконечных согласований с требовательными партнерами. Ее руководитель, обычно сдержанный и сухой, сегодня утром сказал ей, глядя прямо в глаза: «Маргарита, без вашего упорства и вашего подхода мы бы этот контракт не подписали. Вы — наша опора».

По дороге домой ее мысли уже летели далеко вперед, обгоняя шумный городской трафик. Она мысленно представляла себе упаковку чемодана: какое платье взять, какой купальник, какую удобную обувь для прогулок по лесным тропинкам. Лиза и Анна, ее подруги, уже отправили ей в общий чат ссылку на сайт того самого загородного комплекса, о котором они шептались весь прошлый год, пересылая друг другу фотографии в предвкушении. Термальные бассейны под открытым небом, массажные кабинеты с ароматами хвои, тишина, нарушаемая только пением птиц, и полное отсутствие необходимости отвечать на звонки или проверять рабочую почву. Три целых дня, которые будут принадлежать только ей, только им. Три дня, когда мир сузится до размеров уютного кресла-качалки с пледом и чашкой травяного чая, и никто, абсолютно никто не будет что-то требовать, о чем-то настойчиво просить, о чем-то тонко намекать.

Дома ее встретил знакомый, уютный запах жареного лука и картофеля. Артем сидел на диване, положив ноги на журнальный столик, его ноутбук притворно дремал на коленях, экран был темным и безжизненным, в то время как его пальцы лихорадочно листали ленту новостей в телефоне. Услышав звук открывающейся двери, он поднял голову, и на его лице расплылась легкая, рассеянная улыбка.

— Ну, как прошел твой день, солнце? — спросил он, не делая попытки встать.

— Замечательно, — Маргарита не смогла сдержать широкую, сияющую улыбку, которая, казалось, освещала всю прихожую. — Мне выдали премию. Ту самую, квартальную.

— Да неужели! — Артем оживился, отложив телефон в сторону. — Вот это новости! Я тобой так горжусь! И сколько же там, если не секрет?

— Пятьдесят тысяч, — выдохнула она, все еще не веря сама.

— Ого! Это серьезно, — он кивнул с видом человека, разбирающегося в финансовых потоках, хотя сам уже почти полгода трудился на неполную ставку в небольшой фирме своего старого друга, где оплата была скорее символической и нерегулярной. — Это действительно очень приятно и вовремя.

Маргарита прошла на кухню, налила себе стакан прохладной воды. Впервые за последние несколько лет у нее в руках оказались деньги, которые она могла бы потратить исключительно на себя, не подсчитывая в уме каждую копейку, не оглядываясь на бесконечный список обязательных платежей, на коммунальные счета, на постоянное, изматывающее «надо», «необходимо», «срочно».

— Знаешь, я с девчонками хочу съездить в тот самый оздоровительный комплекс, — сказала она, возвращаясь в гостиную и делая глоток воды. — В эти выходные. Лиза уже нашла потрясающее место всего в паре часов езды от города.

Артем приподнял брови, его лицо выразило легкое недоумение.

— В смысле? — переспросил он, словно не расслышал. — В какой комплекс?

— Ну, в тот, о котором мы столько говорили. Помнишь, я показывала тебе фотографии с террасами и видом на озеро?

— А-а-а, — протянул он неопределенно, и в его глазах мелькнула какая-то мысль. Затем его лицо внезапно просветлело, он поднялся с дивана и подошел к ней. — О! А знаешь, твоя премия пришлась как нельзя кстати. Моя мама как раз вчера говорила, что ей очень нужна новая зимняя шуба. Ее старая уже совсем потеряла вид.

Он потянулся рукой к ее сумочке, висевшей на плече, но замер на полпути. Маргарита смотрела на него молча. Ее взгляд был неподвижным и глубоким, словно она видела его впервые в жизни или рассматривала незнакомца. Тишина в комнате стала густой, плотной, и в этой тишине что-то хрустнуло — тонко, едва уловимо для слуха, как первая, робкая трещинка на поверхности тонкого утреннего льда.

— Что? — переспросила она наконец, и ее собственный голос прозвучал отдаленно, странно, будто доносился из другой комнаты.

— Ну, мама… Она вчера рассказывала про шубу, — Артем слегка растерялся под прицелом ее взгляда. — Ее старая уже совсем потерлась, выглядит непрезентабельно. Ты же сама видела на прошлых выходных, когда мы были у нее в гостях.

Маргарита видела. Она видела прекрасно сохранившуюся дубленку, которую его мать, Галина Степановна, приобрела лет семь назад. Она видела, как та проводила рукой по воротнику и говорила, глядя куда-то поверх их голов: «А вот у Марины, соседки моей, дочь подарила новую, на лису, такую роскошную. Смотрится очень солидно». И Артем тогда лишь сочувственно кивал, понимающе поджимая губы.

— Пятьдесят тысяч, — медленно, растягивая слова, произнесла Маргарита, — это моя премия. За мою собственную работу. За мои силы и время.

— Ну да, конечно, я понимаю, — Артем явно не улавливал сути проблемы. — Но мы же одна семья. Мы всегда друг другу помогаем. Маме же… ну, ей действительно необходимо. Она не может ходить в старой.

«Маме же». Эти два коротких слова, которые на протяжении последних лет служили универсальным объяснением и оправданием для всего. Они были ключом, отпирающим любые двери, и замком, запирающим ее собственные желания.

Маргарита опустилась на ближайший стул. Ее разум, вопреки воле, с пугающей, кинематографической четкостью начал прокручивать кадры их совместной жизни. Нет, не двух лет. Всех трех. С самого того дня, когда они стали мужем и женой.

Их свадебное путешествие, которое они планировали провести на теплом море, но которое пришлось перенести на неопределенный срок, потому что у Галины Степановны «внезапно» потекла труба в ванной, и Артем две полные недели ежедневно ездил к ней, чтобы собственноручно класть кафель и менять сантехнику. Сам, потому что «зачем переплачивать наемным работникам, когда у меня руки на месте растут».

Их отпуск в прошлом году, на который они откладывали буквально с каждой зарплаты. Маргарита уже купила авиабилеты в Абхазию — по акции, невозвратные. За четырнадцать дней до вылета Галина Степановна «упала» на своей даче. Вернее, она оступилась о порожек. На коленке образовался небольшой синяк. Но по телефону она стонала так пронзительно, так жалобно и убедительно вздыхала, что Артем помчался к ней в тот же вечер. А на следующее утро он сообщил Маргарите: мама чувствует себя очень слабой, она не может оставаться одна, ей нужна постоянная помощь, нам придется остаться здесь, на даче. Билеты сгорели. Деньги испарились. Артем провел у матери всю неделю. Маргарита же отгуляла свой законный отпуск в четырех стенах, перебирая старые вещи и плача от бессилия в подушку по ночам, когда все вокруг затихало.

Потом была целая эпопея с автомобилем. Они долго выбирали, сравнивали модели, нашли хороший вариант с невысоким пробегом, уже договорились о встрече с продавцом, чтобы осмотреть машину. И тут Галина Степановна внезапно решила, что ее жизни «крайне необходим» новый, большой, двухкамерный холодильник с системой «ноу фрост». Пятьдесят пять тысяч. Артем даже не посоветовался — он просто взял их общие, совместно накопленные деньги и приобрел матери этот холодильник. «Ну она же моя мама, я не могу оставить ее без помощи. У нее же старый совсем вышел из строя».

Старый не вышел из строя. Старый холодильник был обычным, однокамерным, и он исправно работал на кухне Галины Степановны уже больше двенадцати лет. Но вот у той самой Марины, соседки, дети купили новый, современный — вот такая досадная неприятность.

Даже обычные, рядовые походы в магазин. Каждую субботу и каждое воскресенье раздавался телефонный звонок с «маленькой, ни к чему не обязывающей просьбочкой» — привезти продукты. То молоко у нее внезапно закончилось, то хлеб нужен был определенный, с семечками, который пекли только в одном гипермаркете на другом конце города, то колбасу она видела в телерекламе, и ей ужасно захотелось ее попробовать. И они ехали. В субботу утром, в воскресенье днем, а иногда и в пятницу вечером, когда Маргарита мечтала лишь об одном — добраться до дивана, скинуть туфли и не двигаться, просто смотреть в потолок и слушать тишину.

— А ты не мог бы съездить один? — робко спрашивала она иногда у Артема. — Почему мы всегда едем вместе?

— Ну, как же, мне же нужна помощь, одному все сумки не унести, — отвечал он, искренне не понимая подоплеки вопроса. — Ты что, не любишь мою маму? Разве помогать близким — это плохо?

Она пыталась ее любить. Или, по крайней мере, испытывать теплые чувства. В самый первый год их брака. Она пыталась угодить, понравиться, стать для нее своей. Пекла Галине Степановне пироги по бабушкиному рецепту, возила ее на рынок за свежими овощами, терпеливо выслушивала многочасовые монологи о соседях, о росте цен, о том, как все вокруг изменилось в худшую сторону. А Галина Степановна смотрела на нее оценивающе, сверху вниз, и говорила: «Пирожки ничего, съедобные. Но моя покойная свекровь, царство ей небесное, готовила тесто по-другому. У тебя оно вышло немного жестковатым».

Со временем Маргарита стала прилагать меньше усилий. А потом и вовсе перестала пытаться, потому что с холодной ясностью осознала: ей никогда, ни при каких условиях, не стать для этой женщины достаточно хорошей. Она была чужая. Та, которая пришла со стороны и увела ее ненаглядного сыночка.

— Артем, — тихо, почти шепотом, произнесла Маргарита, не отрывая взгляда от его лица. — А сколько, собственно, стоит та самая шуба?

— Ну, мама прикидывала, там где-то тысяч пятьдесят-пятьдесят пять, — он замялся, почувствовав напряженность в воздухе. — Можно, конечно, поискать и что-то попроще, не самое дорогое.

— Пятьдесят пять тысяч, — повторила она, словно вслушиваясь в звучание этой суммы. — И ты хочешь, чтобы мы потратили мою премию, которую я заработала, на шубу для твоей матери.

— Ну, мы же не всю сумму отдадим, — он попытался изобразить обезоруживающую улыбку, которая раньше на нее действовала. — Какую-то часть. Добавим немного из общих накоплений. Или… или можно взять небольшой кредит, в конце концов.

— А наш поездка? Наш оздоровительный комплекс? — спросила она, и ее голос был ровным.

— Комплекс? — Артем моргнул, будто услышал что-то на незнакомом языке. — Ну… это же не к спеху. Мы всегда успеем. Это ведь не вопрос первой необходимости.

Не срочно. Это слово стало рефреном ее жизни. Никогда не было срочным и важным то, что касалось ее, ее желаний, ее планов. Всегда, абсолютно всегда срочным и первостепенным становилось то, что хочет или в чем, как она утверждала, нуждалась его мать.

— Артем, — она поднялась со стула и подошла к большому окну в гостиной. За стеклом медленно опускались ноябрьские сумерки, тяжелые, влажные, серые, как мокрая вата. — Скажи мне, ты ведь тоже работаешь, да?

— Что? — он не понял, к чему клонится этот вопрос.

— Работаешь. Ходишь каждый день в офис, выполняешь задачи, получаешь за это денежное вознаграждение.

— Ну… я же тебе рассказывал, у Семена в конторе дела пока не очень стабильны, они не могут пока дать полную ставку… — он начал оправдываться. — Зато я больше времени провожу здесь, с тобой. Могу больше помогать по дому, взять на себя часть забот.

Помогать. Маргарита усмехнулась, но в ее усмешке не было ни капли веселья. Вчера она сама, в десять вечера, вынесла переполненный мусорный пакет, который стоял в углу прихожей уже третьи сутки. Позавчера она сама, вернувшись с работы за полночь, развесила в ванной постиранное белье, которое ждало своего часа уже два дня. Помощь Артема по хозяйству заключалась в том, что он иногда, через раз, мыл за собой тарелку после ужина. Иногда.

— Послушай меня, — Маргарита обернулась к нему. Что-то важное, невидимое и хрупкое, что долгие годы держалось внутри на честном слове, наконец сломалось с тихим щелчком. И теперь говорить стало на удивление легко, словно с плеч свалилась огромная, невидимая тяжесть. — Если твоей матери действительно так необходима шуба за пятьдесят пять тысяч, пусть она устроится на работу и купит ее себе сама. Своими силами.

Артем буквально остолбенел. Его глаза округлились от изумления.

— Что?! Ты сейчас серьезно?

— Абсолютно. Пусть найдет себе занятие, работу. Ей пятьдесят семь лет, Артем. Она совершенно здорова, полна сил. Может работать администратором, консультантом в магазине, кем угодно. Заработает и приобретет себе любую шубу, какую пожелает.

— Ты… ты понимаешь, что сейчас говоришь? — он смотрел на нее так, будто она предложила Галине Степановне отправиться в кругосветное путешествие автостопом.

— Более чем. И ты, кстати, тоже мог бы найти себе работу получше. На полный рабочий день. С достойной оплатой и социальными гарантиями. Чтобы иметь возможность самостоятельно обеспечивать все потребности и «хотелки» своей мамы.

— «Хотелки»?! — голос Артема взлетел на октаву вверх, в нем зазвенели нотки возмущения и обиды. — Это моя родная мать!

— Да, твоя! — Маргарита развернулась к нему всем телом, и в ее позе была несгибаемая твердость. — Твоя мать, твоя будущая шуба, твои еженедельные вояжи с продуктами, твой незапланированный ремонт в ее ванной, твоя дача, где вечно что-то ломается, твой новый холодильник за пятьдесят пять тысяч! Все это — твое! Так будь добр, заработай на все это сам!

— Я не понимаю, что вообще происходит, — Артем отступил на шаг, его лицо выражало полное смятение. — Откуда такой напор? Ты же никогда раньше…

— Никогда не говорила всего этого вслух? — она перебила его, и ее смех прозвучал резко, сухо, неприятно. — Говорила, Артем. Я говорила тебе об этом сто раз, тысячу раз. Но ты не слышал. Ты никогда не слышишь меня. Ты слышишь только свою маму. Ее голос для тебя — закон.

— Она одна, — он попытался оправдаться, найти хоть какое-то разумное объяснение. — У нее никого больше нет, кроме меня. Я ее единственная опора.

— А я? — Маргарита сделала шаг вперед. Ее глаза горели. — А у меня есть кто-то, кроме меня самой? У меня есть муж, который когда-нибудь спросит: «Дорогая, а чего ты хочешь? О чем ты мечтаешь? Может быть, тебе нужна новая куртка, твоя уже третий сезон, а может, давай съездим туда, где ты давно хотела побывать?»

Артем молчал. Он молчал, потому что у него не было ответов на эти вопросы. Потому что таких вопросов он себе не задавал.

— Два года, — продолжила Маргарита, и ее голос внезапно стал тише, но от этой тишины становилось не по себе. — Два полных года я живу в ожидании. Я жду, когда же мы наконец начнем жить для себя, для нас. Я наивно полагала, что это временные трудности. Что мы встанем на ноги, ты найдешь стабильную работу с хорошим доходом, мы купим наконец свой автомобиль, съездим в настоящее путешествие, начнем откладывать на будущее, на ребенка. Я думала, что твоя мама со временем… успокоится. Станет меньше требовать, больше понимать и уважать наши личные границы. Но нет.

Она замолчала, подбирая нужные, точные слова, которые могли бы донести до него всю глубину ее отчаяния.

— Она звонит каждый день. Иногда по нескольку раз на дню. Ей всегда что-то нужно. Всегда срочно. Всегда это важнее любых наших, даже самых скромных, планов. Мы не можем запланировать поход в кино на субботу, потому что в любой момент может раздаться звонок с просьбой «срочно приехать на дачу, помочь перекопать огород». Мы не можем позволить себе купить даже новый чайник, потому что у нее тут же находится более важная, неотложная потребность. Мы не можем… — голос Маргариты дрогнул. — Мы вообще ничего не можем, Артем. Потому что вся наша жизнь, вся наша энергия, все наши ресурсы уходят на обслуживание твоей матери. На удовлетворение ее бесконечных запросов.

— Ты слишком драматизируешь, — слабо, без всякой уверенности, пробормотал он.

— Правда? — она быстрым движением достала из кармана свой смартфон, открыла историю сообщений. — Вот, смотри. Неделю назад. «Сыночек, привезите мне творог, у меня совсем закончился». Десять часов вечера. Мы только-только легли спать после очень тяжелого дня. Ты встал, оделся и уехал к ней. Вернулся без четверти двенадцать. Это я драматизирую?

Артем отвел взгляд в сторону, не в силах смотреть на экран.

— Вот, еще. Три недели назад. «Артем, у меня на кухне из крана сильно капает, приезжай, посмотри, что там». Мы как раз собирались в кинотеатр, я уже купила билеты онлайн. Ты уехал к ней. Вернулся через четыре часа. Фильм мы, естественно, пропустили.

Она листала историю дальше, и с каждой новой датой, с каждым новым сообщением ее голос становился все тверже и увереннее.

— Месяц назад она «случайно», в разговоре, выведала, что мы откладываем деньги на новую стиральную машину, так как наша старая уже на последнем издыхании. Через два дня ей экстренно понадобилось пятнадцать тысяч на какие-то «специальные анализы». Какие именно — она так и не уточнила. Ты отдал ей наши общие накопления. Машину мы так и не купили, до сих пор стираем вручную самые объемные вещи.

— Маргарита, пожалуйста…

— Я устала, — просто сказала она, и в этих двух словах был заключен весь смысл. — Я очень, до невозможности, устала. Я работаю на полторы ставки, я горю на работе. Я тяну на себе все наши текущие расходы, оплату квартиры, продукты, все бытовые мелочи. Я прихожу домой и единственное, о чем могу думать, — это о том, чтобы добраться до кровати и выключиться. И вот сегодня я получила свою премию. Свою, честно заработанную. И я хочу потратить эти деньги на себя. Впервые за последние два года — исключительно на себя, на свой отдых, на свое восстановление. Разве это так уж непростительно? Разве я не заслужила этого маленького подарка для себя?

Артем уставился в пол. Его челюсть напряженно двигалась, будто он пережевывал каждое слово, прежде чем произнести его вслух.

— Она моя мать, — снова, как заведенный, повторил он. — Я не могу ей отказывать. Не могу и все.

— Не можешь или не хочешь? — мягко спросила Маргарита.

— Я не вижу между этим разницы.

— Вот именно, — она кивнула, и в ее глазах читалась безмерная усталость. — Ты не видишь разницы. И в этом корень всей нашей проблемы.

Она молча прошла в спальню. Дотянулась до антресолей и сняла оттуда старую, немного пыльную спортивную сумку. Затем начала механически, не глядя, складывать в нее вещи — все, что попадалось под руку: свитера, джинсы, нижнее белье, косметичку из ванной.

Артем появился в дверях спальни, его лицо выражало полное непонимание.

— Что ты делаешь?

— Собираю вещи.

— Куда? Зачем?

— В ближайшую гостиницу. А в пятницу, как и планировала, — в тот самый оздоровительный комплекс с девчонками.

— Риточка, ты это серьезно? — он шагнул в комнату, его голос дрогнул. — Из-за этой истории с шубой? Из-за каких-то денег?

— Нет, не из-за шубы, — она резко застегнула молнию на переполненной сумке. — Из-за того, что я бесконечно устала быть на третьих, на четвертых ролях в своей же собственной жизни. Где-то после твоей мамы, после твоих иллюзий и после твоего нежелания брать на себя ответственность за наше с тобой совместное будущее.

— Это несправедливо с твоей стороны, — его голос заметно дрогнул, в нем послышались слезы.

— Несправедливо? — Маргарита взвалила тяжелую сумку на плечо. — Знаешь, что действительно несправедливо? Что мне всего тридцать лет, а я чувствую себя на все пятьдесят. Моя жизнь превратилась в бесконечный день сурка: работа, дом, снова работа, снова дом. Никаких ярких красок, никаких путешествий, никаких личных желаний и стремлений. Все желания и все «хочу» есть только у твоей мамы. Все планы строятся исключительно вокруг ее потребностей. А я… я просто существую. Я функционирую. И приношу в этот дом деньги.

Она решительно направилась к выходу. Артем на полпути схватил ее за руку, его пальцы сжали ее запястье.

— Маргарита, подожди. Давай все обсудим. Спокойно, как взрослые люди. Не надо вот так, сгоряча.

— О чем нам обсуждать? — она обернулась, и ее взгляд был холодным и пустым.

— Ты что, бросаешь меня? Покидаешь наш дом?

— Нет, — она медленно покачала головой. — Я не бросаю тебя. Я просто, наконец, начинаю жить для себя. Для Маргариты.

Она высвободила свою руку из его пальцев и вышла за дверь. Дверь закрылась за ней с тихим, но окончательным щелчком. Артем остался стоять посреди коридора, уставившись на деревянную панель, и не мог поверить, что это происходит наяву. Что она действительно ушла.

Гостиница, которую она нашла через приложение на телефоне, оказалась вполне комфортабельной — не роскошной, но чистой, уютной, с нормальной кроватью и стабильным интернетом. Маргарита сняла номер на неделю вперед, бросила свою сумку в угол на кресло и буквально рухнула на прохладное покрывало.

Телефон в ее кармане почти сразу же завибрировал. Артем. Она посмотрела на экран и сбросила вызов. Через минуту он позвонил снова. Она снова сбросила. На третий раз она просто отключила звук, оставив телефон лежать на прикроватной тумбочке.

Но тут же начали приходить сообщения. Одно за другим.

«Маргарита, ну это же просто смешно. До чего мы докатились?»

«Рита, вернись, пожалуйста. Давай обсудим все как цивилизованные люди».

«Ты же прекрасно понимаешь, что я не хотел тебя обидеть. У меня не было злого умысла».

«Мама ведь просто пожилой человек, ей действительно нужна моя помощь и поддержка».

«А мне разве не нужна помощь? Мне тоже бывает тяжело».

Последнее сообщение заставило ее горько усмехнуться. Ему нужна помощь. А ей? Разве ее чувства, ее усталость, ее эмоциональное выгорание не имеют значения? Или она не в счет, ее потребности не важны?

Она открыла общий чат с Лизой и Анной и набрала короткое сообщение: «Девчонки, я свободна. Бронируйте наш оздоровительный комплекс на троих. Я еду с вами».

Ответы пришли практически мгновенно, одна за другой.

«ЧТО СЛУЧИЛОСЬ??? Ты в порядке?»
«Рита, где ты сейчас? Что произошло?»
«Господи, отвечай скорее, мы волнуемся!»

Маргарита начала набирать длинное, подробное сообщение, объясняя всю ситуацию, но потом передумала и стерла весь текст. Затем набрала более сжатый вариант, но и его удалила. В конечном итоге она просто написала: «Со мной все хорошо, не переживайте. Все подробности расскажу при личной встрече. Наша поездка на эти выходные еще в силе?»

«КОНЕЧНО В СИЛЕ! Мы уже забронировали самый лучший номер!»

«Ура! Массажи, бассейны, спа-процедуры и вечерние беседы за бокалом вина!»

«Ждем тебя, родная! Как же мы рады за тебя!»

Маргарита улыбнулась. Искренне, по-настоящему. Впервые за весь этот бесконечно долгий и эмоционально выматывающий вечер.

В пятницу утром они выехали за город рано, едва занялась заря. Лиза уверенно вела машину, Анна сидела на пассажирском сиденье, а Маргарита устроилась на заднем сиденье, прижавшись лбом к прохладному стеклу, и наблюдала, как за окном проплывают серые, спящие поля, редкие домики с дымящимися трубами и одинокие придорожные кафе. Ноябрь в этом году выдался на удивление мягким, без привычного снежного покрова, но с бесконечной чередой моросящих дождей и низких, тяжелых облаков.

— Ну что, — протянула Анна, оборачиваясь к ней с переднего сиденья, — теперь ты обязана нам все рассказать. Что же все-таки случилось? Почему ты «свободна»?

Маргарита вздохнула и начала свой рассказ. Коротко, без лишних эмоций, просто констатируя факты. Подруги слушали ее, не перебивая, лишь изредка переглядывались между собой.

— Ох, — выдохнула Лиза, когда Маргарита закончила. — Это просто какой-то кошмар. Я в шоке.

— Это еще мягко сказано, — добавила Анна. — Рита, ну ты просто умница, что нашла в себе силы и просто ушла. Честное слово. Я бы на твоем месте, наверное, не выдержала и месяца такой жизни.

— А я выдержала почти три года, — горько усмехнулась Маргарита. — Великая я дура, ничего не скажешь.

— Не дура, — покачала головой Лиза, глядя на дорогу. — Ты просто очень надеялась на лучшее. Ты верила в него. А это совершенно нормально для любящего человека.

— Ну, все-таки это же муж, — пожала плечами Анна. — Ты же его до сих пор любишь, да?

Маргарита задумалась. Любила ли она его? Когда-то, в самом начале их отношений — безусловно, да. Тогда Артем казался ей идеалом — спокойным, надежным, по-настоящему заботливым. Он носил ее сумки из магазина, всегда провожал до самого дома, дарил ей цветы без всякого повода. Позже, правда, выяснилось, что эта забота и внимание распространялись в полной мере только на нее и на его мать. С остальным окружающим миром Артем вел себя довольно прохладно и отстраненно. А со временем оказалось, что и к ней его забота стала постепенно угасать, становясь все более формальной.

— Не знаю, — честно ответила она. — Наверное, какие-то чувства еще остались. Но это уже не та любовь. Сейчас я просто… я опустошена. Я исчерпала все свои душевные ресурсы.

— А он продолжает звонить? — поинтересовалась Лиза.

— Каждый день. По несколько раз. — Маргарита достала телефон, показала подругам длинный список пропущенных вызовов. — Пишет тоже много. В основном одно и то же: «давай встретимся и поговорим» и «ты все не так поняла, ты все слишком драматизируешь».

— Классика жанра, — хмыкнула Анна.

— А его мама? Она в курсе произошедшего? — спросила Лиза.

— Понятия не имею. Но, думаю, да. Не могу представить, чтобы Артем не пожаловался ей сразу же.

— Готова поставить тысячу рублей, что она теперь считает тебя законченной эгоисткой и стервой, — усмехнулась Лиза.

— А она и всегда меня такой считала, — пожала плечами Маргарита. — С самого первого дня нашего знакомства.

Оздоровительный комплекс превзошел все ее самые смелые ожидания. Небольшие, уютные деревянные коттеджи, утопающие в сосновом лесу, огромный, с подогревом, бассейн с панорамными окнами, откуда открывался вид на заснеженный лес, целый спа-комплекс с финскими саунами, турецким хаммамом и римской баней. Маргарита сразу же записалась на все возможные процедуры — расслабляющий массаж спины, шоколадное обертывание, глубокий пилинг для лица. Она плавала в бассейне до приятной мышечной усталости, сидела в сауне, пока кожа не становилась розовой, как у младенца, пила ароматный травяной чай с мятой и мелиссой и просто смотрела в огромные окна на заснеженные ели и сосны.

Подруги вели себя удивительно тактично — они не засыпали ее расспросами и нравоучениями. Они просто были рядом — болтали о всяких пустяках, смешных случаях на работе, новых сериалах, делились свежими сплетнями. По вечерам они укутывались в мягкие, теплые пледы, выносили на террасу своего домика чайник с чаем и бокал вина, и Маргарита чувствовала, как понемногу, капля за каплей, тает та ледяная глыба, что сковала ее душу за последние годы.

На второй день своего отдыха она наконец-то решилась включить телефон. Двадцать три пропущенных вызова от Артема. Ни одного сообщения или звонка от Галины Степановны — что, впрочем, было вполне ожидаемо. Та никогда не звонила ей первой, если только ей что-то не было нужно.

Артем написал длинное сообщение: «Маргарита, нам действительно необходимо встретиться и все обсудить. Серьезно, по-взрослому. Я многое переосмыслил за эти дни и начал понимать, что ты пыталась до меня донести. Давай встретимся, когда ты вернешься? Я буду ждать».

Она ответила коротко и лаконично: «Вернусь в воскресенье вечером. Можем увидеться в понедельник после работы».

В воскресенье вечером Маргарита вернулась в свою гостиничную комнату — отдохнувшая, умиротворенная, с новыми силами. На понедельник она заранее взяла отгул на работе — этот день она решила полностью посвятить тяжелому, но необходимому разговору с мужем.

Они встретились в небольшом, тихом кафе неподалеку от их дома. Артем пришел раньше и сидел за столиком у самого окна, нервно теребя в пальцах бумажную салфетку. Увидев, как Маргарита входит в зал, он тут же вскочил навстречу.

— Привет, — он попытался обнять ее, но она мягко, но уверенно отстранилась и села на противоположный стул.

— Привет.

Молчаливый официант принес им меню. Они заказали по чашке кофе и сидели, не говоря ни слова, пока им не принесли заказ.

— Ты… ты прекрасно выглядишь, — первым нарушил молчание Артем.

— Спасибо. Отдых пошел мне на пользу. Я давно так не расслаблялась.

Он кивнул, опустил глаза в свою чашку с черным кофе.

— Маргарита, я много думал эти дни. Очень много. И… и ты была во многом права. Во многом.

Она молча помешивала ложечкой сахар в своей чашке, давая ему возможность собраться с мыслями.

— Моя мама и вправду бывает… слишком требовательной. И я, наверное, действительно уделял ей слишком много своего времени и внимания. В ущерб нашим с тобой отношениям.

— Не «наверное», — мягко, но твердо поправила его Маргарита. — Ты уделял ей все свое внимание. Все свое свободное время. Все наши общие деньги. Всю нашу с тобой совместную жизнь.

— Ну… я бы не сказал, что все, — он попытался слабо возразить.

— Артем, назови мне хотя бы одну нашу совместную поездку за последние два года, которая бы не сорвалась в самый последний момент из-за твоей мамы.

Он молчал, уставившись в стол.

— Назови хотя бы одну крупную, значимую для нас покупку, которую мы бы сделали, не оглядываясь на ее сиюминутные «потребности».

Молчание снова стало их ответом.

— Назови хотя бы один выходной день, когда мы бы не тратили полдня на поездку к ней и выполнение ее поручений.

— Хорошо, хорошо, я понял, — он поднял руки, словно сдаваясь. — Понял. Уделял много. Слишком много. Но она же… она совсем одна. У нее больше никого нет.

— Артем, — Маргарита аккуратно поставила фарфоровую чашку на блюдце. — Твоя мать — не беспомощная, немощная старушка. Ей пятьдесят семь лет. Она абсолютно здорова, полна сил и энергии. У нее есть свой круг общения, есть подруги, есть дача, за которой она прекрасно ухаживает самостоятельно. Она не одинока. Она просто привыкла, что ты всегда и во всем ей подчиняешься, что ты бежишь к ней по первому же зову, как послушный щенок.

— Она моя мать, — с привычным, заученным упрямством повторил Артем.

— А я кто? — Маргарита наклонилась вперед через стол, ее взгляд стал пристальным. — Я твоя жена. Или, по крайней мере, была ею. Или должна была быть ею. Но на практике я была всего лишь твоей сожительницей, которая исправно приносит в дом деньги и изредка делит с тобой супружеское ложе.

— Это ужасно несправедливо с твоей стороны! — в его голосе снова зазвучали обиженные нотки.

— Это абсолютно справедливо, — она перебила его, и в ее голосе не было и тени сомнения. — Артем, мы с тобой не живем. Мы существуем. Мы выживаем. И единственный человек, который в этой ситуации по-настоящему живет полноценной жизнью, — это твоя мама. И живет она, заметь, за наш с тобой счет.

Он молчал, не в силах поднять на нее глаза.

— Я… я попытался поговорить с ней, — тихо сказал он после долгой паузы. — После того как ты ушла. Сказал, что ты недовольна сложившейся ситуацией. Что нам с тобой нужно больше личного пространства и времени.

— И? Каков был результат? — спросила Маргарита, хотя уже заранее знала ответ.

— Она сказала, что ты избалованная, неблагодарная эгоистка, — он поморщился, вспоминая тот разговор. — Что современные молодые женщины совсем разучились жертвовать своими интересами ради семьи, ради старшего поколения.

Маргарита коротко, беззвучно рассмеялась.

— Ну конечно. Я — эгоистка, потому что хочу распоряжаться своими же заработанными деньгами. А она — пример самоотверженности и добродетели, потому что требует от взрослого сына, чтобы он содержал ее в комфорте и потакал всем ее капризам.

— Она не требует… — начал было он.

— Требует, — резко оборвала его Маргарита. — Каждым своим звонком. Каждой своей просьбой. Каждым своим намеком. И ты послушно выполняешь. Как самый примерный, самый послушный сын.

Артем покраснел, по его шее поползли красные пятна.

— Знаешь что, — он откинулся на спинку своего стула, и в его глазах читалось раздражение, — я, кажется, начал понимать. Ты изменилась, Маргарита. Раньше ты была другой. Более мягкой, более понимающей, более доброй. А теперь ты стала… жесткой. Черствой.

— Теперь я просто перестала терпеть то, что терпеть невозможно, — закончила за него фразу Маргарита. — Да, это так. Два долгих года я была самой мягкой и самой понимающей женой на свете. Я улыбалась, когда твоя мать критиковала мои кулинарные способности. Я кивала, когда ты в очередной раз отменял наши планы из-за ее внезапных проблем. Я молчала, когда ты тратил наши общие, кровные деньги на ее бесконечные «хотелки». Но знаешь, что я осознала, живя эти несколько дней одна в гостинице? Что мне хорошо наедине с собой. Мне спокойно. Я могу тратить свои деньги на то, что хочу я, планировать свой день так, как мне удобно, встречаться с тем, с кем мне приятно. И никто не звонит мне среди ночи с требованием срочно привезти творога или починить капающий кран.

— Значит, ты все для себя уже решила? — голос Артема стал тихим, почти шепотом.

Маргарита внимательно посмотрела на него. Вот он сидит напротив — ее муж. Человек, с которым она когда-то мечтала прожить всю свою жизнь, родить детей, встретить старость. Но сейчас, глядя на него, она видела лишь уставшего, измотанного мальчика, который так и не сумел повзрослеть, не научился говорить слово «нет» своей властной матери, не понял простой истины, что у него есть собственная семья — или, по крайней мере, должна была быть.

— Я не знаю, — честно призналась она. — Я не могу дать тебе однозначный ответ, Артем. Мне нужно время. Довольно много времени. Чтобы разобраться в своих чувствах, чтобы понять, хочу ли я продолжать наши отношения в том виде, в каком они есть. Или же мне будет действительно лучше одной.

— А если… — он запнулся, подбирая слова, — а если я постараюсь измениться? Если я начну говорить маме «нет» в тех ситуациях, когда это необходимо? Если я попробую по-настоящему?

— А ты сможешь? — прямо спросила она. — Сможешь ли ты посмотреть ей в глаза и отказать?

Он молчал. И это молчание было красноречивее любых слов.

— Вот видишь, — Маргарита слабо улыбнулась. — Ты даже не можешь дать мне честного обещания. Потому что в глубине души ты сам понимаешь, что не сможешь его выполнить. Потому что для тебя твоя мама была, есть и будет самым главным человеком в жизни. Всегда.

— Это нечестно, — в который раз повторил он, словно мантру. — Требовать от мужчины сделать выбор между родной матерью и женой.

— Я и не требую от тебя выбора, — Маргарита покачала головой. — Я просто устала быть вечной второй. Вечной третьей. Вечной десятой. Артем, я работаю, я зарабатываю, я содержу наш дом. Я делаю все, что должна делать любящая жена. А ты? Что ты делаешь для нашей семьи? Конкретно для нас двоих? Для меня?

Он не нашел, что ответить.

— Я продлила бронь в гостинице еще на две недели, — сказала Маргарита, доставая из сумки кошелек. — За это время ты можешь хорошенько все обдумать. Взвесить все «за» и «против». Понять, чего ты хочешь на самом деле. Если ты хочешь иметь нормальную, здоровую семью, где двое взрослых, самостоятельных людей строят общее будущее, — я готова дать нашему браку еще один шанс. Но только при одном условии: твоя мать должна перестать быть центром, вокруг которого вращается вся наша жизнь. Если же ты не готов к таким изменениям… что ж, значит, так тому и быть.

— Что «так тому и быть»? — переспросил он глухо.

— Значит, мы разойдемся. Оформим развод. Ты сможешь спокойно жить со своей мамой, ухаживать за ней, покупать ей шубы и холодильники. А я начну, наконец, жить для себя. Своей собственной, самостоятельной жизнью.

Она положила на стол несколько купюр, чтобы расплатиться за кофе, и поднялась.

— Подумай, Артем. Подумай очень хорошо. От этого твоего решения зависит очень многое.

Следующие две недели пролетели для Маргариты быстро и почти незаметно. Она привыкла к жизни в гостинице, как к своей временной квартире — возвращалась с работы, заказывала ужин через приложение доставки, смотрела любимые сериалы или читала книги. Она встречалась с подругами, ходила с ними в кино, в театр, на выставки. Однажды она даже записалась на мастер-класс по гончарному делу, на который давно хотела сходить, но вечно не могла выкроить время.

Артем звонил ей редко. Примерно раз в несколько дней — просто спросить, как у нее дела, все ли в порядке. Их разговоры были короткими, натянутыми, полными невысказанных слов. Он не упоминал о матери, и она не спрашивала.

На исходе второй недели он прислал ей короткое сообщение: «Можем увидеться? Мне есть что тебе сказать».

Они снова встретились в том же самом кафе. Артем выглядел уставшим, осунувшимся, он заметно похудел. Под его глазами залегли темные, глубокие тени, выдававшие бессонные ночи.

— Я все это время думал, — начал он без всяких предисловий, как только они заказали кофе. — Много размышлял. И я пытался говорить с мамой. Объяснял ей нашу ситуацию.

— И каковы же результаты? — спросила Маргарита, заранее зная ответ.

— Она… она не хочет ничего понимать, — горько усмехнулся он. — Говорит, что я неблагодарный сын, раз не могу купить родной матери нормальную зимнюю вещь. Что в ее времена дети с почтением относились к родителям, заботились о них, а не думали только о себе.

Маргарита промолчала, давая ему выговориться.

— Я пытался донести до нее, что у нас с тобой тоже есть своя жизнь, свои планы, свои мечты. Что мы имеем на это право. Она… она расплакалась. Сказала, что я ее предаю. Что она одна подняла меня на ноги, а я теперь отвернулся от нее ради «какой-то женщины».

— Артем, — тихо сказала Маргарита, — она манипулирует тобой. Осознанно или нет, но она использует твои чувства против тебя же самого.

— Я знаю, — он кивнул, и в его глазах читалась безысходность. — Теперь я это понимаю. Но поверь, это невероятно сложно — противостоять этому. Ты же понимаешь? Всю свою сознательную жизнь я слышал от нее, что я ее единственная опора, что я должен о ней заботиться, что это мой сыновний долг. И я… я не могу просто так взять и выключить эти установки в своей голове. Они стали частью меня.

— Никто не требует от тебя «выключать» их, — мягко сказала Маргарита. — Просто забота не должна быть тотальной и разрушающей твою собственную жизнь. Ты можешь звонить ей раз в неделю, приезжать в гости по выходным. Но ты должен жить своей жизнью. Мы с тобой не обязаны бросать все и бежать по первому ее требованию, исполняя любой, даже самый нелепый каприз.

— Я понимаю, что ты права. Но как мне ей это сказать? Какими словами? Как я могу ей отказать, видя ее слезы?

И в этот момент Маргарита с холодной, беспристрастной ясностью осознала. Он не готов к переменам. Возможно, не будет готов никогда. Потому что для него отказать матери — все равно что совершить самое страшное предательство. А чувство долга, вбитое в него с детства, для него сильнее любви к жене, сильнее желания иметь собственную семью, сильнее всего на свете.

— Артем, — она протянула руку через стол и накрыла своей ладонью его пальцы, — я не буду заставлять тебя делать этот невыносимый выбор. Это твое личное решение, и только ты можешь его принять. Но я, тем временем, приняла свое.

Он поднял на нее глаза, и в них читался немой вопрос.

— Я хочу, чтобы мы развелись, — спокойно, без надрыва, сказала Маргарита.

Он побледнел, словно ее слова были ударом ножа.

— Но… почему? Я же искренне пытаюсь что-то изменить! Я работаю над этим!

— Ты пытаешься, — кивнула она. — Но у тебя не получается. И я не виню тебя за это. Честно. Ты не плохой человек, Артем. Ты просто… ты в плену. В плену у своих чувств и у установок, которые в тебя вложили. И эти цепи оказались для тебя сильнее, чем наши с тобой отношения. Я это, наконец, поняла и приняла. Но мне всего тридцать лет. Я хочу жить полноценно. Я хочу путешествовать, тратить свои деньги на свои радости, строить планы, которые не будут разрушены из-за чьего-то телефонного звонка. Я хочу быть по-настоящему счастливой. А с тобой… прости, но с тобой я несчастна. Я не вижу в нашем будущем ничего, кроме бесконечного служения твоей матери.

Он молчал очень долго. Затем просто кивнул, опустив голову.

— Понял, — прошептал он хрипло. — Я все понял.

Процесс развода оказался на удивление быстрым и безболезненным — у них не было споров о разделе совместно нажитого имущества, не было детей, а квартира, в которой они жили, была арендованной.

Маргарита нашла себе небольшую, но очень светлую студию на окраине города — с большими панорамными окнами, выходящими в небольшой сквер. Она обставила ее именно так, как всегда хотела — в скандинавском стиле, с легкой деревянной мебелью, большим количеством живых растений и огромным, мягким диваном, на котором можно было с комфортом читать целыми днями. На стене она повесила несколько своих любимых фотографий из тех поездок, что удалось совершить, и оставила много свободного места для будущих снимков.

Первый месяц жизни в одиночестве был для нее странным и непривычным. Она просыпалась по утрам и с удивлением осознавала, что может делать абсолютно все, что захочет. Завтракать, когда ей удобно, а не по расписанию. Смотреть по телевизору то, что нравится ей, а не бесконечные новости или спортивные передачи. Встречаться с кем угодно и когда угодно, не отпрашиваясь и не оправдываясь. Никто не звонил ей с бесконечными просьбами, не требовал немедленного внимания, не рушил в одночасье все ее тщательно выстроенные планы.

Она записалась на занятия по йоге, на которые давно заглядывалась. Купила себе красивое, стильное пальто — не потому что старое пришло в негодность, а просто потому что увидела его в витрине бутика, и оно ей безумно понравилось. Поехала на выходные в соседний, незнакомый ей город — одна, просто чтобы побродить по улочкам, посидеть в местной кофейне, почувствовать атмосферу нового места.

Подруги искренне радовались за нее, видя произошедшие в ней перемены.

— Ты просто светишься изнутри, — говорила ей Анна при встрече. — Честное слово, ты стала выглядеть лет на десять моложе и счастливее.

— Я просто наконец-то стала собой, — отвечала Маргарита. — Настоящей. Без постоянного чувства вины и долга.

Иногда, особенно по вечерам, ей становилось немного грустно. Иногда она вспоминала Артема — не того, которым он стал в последние годы, а того, каким он был в самом начале их отношений. Веселого, внимательного, нежного, влюбленного. Но затем она вспоминала про шубу, про творог в десять вечера, про сорванные отпуска и сгоревшие билеты — и эта легкая грусть тут же рассеивалась, как утренний туман.

Артем написал ей пару раз. Спрашивал, как у нее дела, как работа. Она отвечала коротко, вежливо, без лишних подробностей. Один раз он прислал сообщение: «Мама просила передать, что она хочет извиниться перед тобой за все. Можно, она тебе позвонит?»

Маргарита ответила так же коротко: «Это не требуется. Передай ей, что я не держу на нее обиды и не злюсь. Но я не хочу возобновлять общение. Пусть каждый живет своей жизнью».

Галина Степановна так и не позвонила. Маргарита даже не удивилась этому.

Весной, благодаря своему упорству и профессионализму, Маргарита получила долгожданное повышение по карьерной лестнице. Новая должность, солидная прибавка к зарплате, собственный, хоть и небольшой, кабинет с табличкой на двери. Она отметила это событие с коллегами в хорошем ресторане, а потом поехала к себе домой, в свою студию, села у окна и долго смотрела на вечерний, засыпающий город, утопающий в огнях.

Ее жизнь медленно, но верно налаживалась. Обретала новые краски, новый смысл, новый ритм. Она не стремилась сейчас заводить новые романтические отношения — ей не хотелось, она не чувствовала в этом потребности. Ей было вполне достаточно себя самой, своей интересной работы, общения с верными подругами. Может быть, когда-нибудь, в будущем, на ее пути встретится кто-то особенный. А может быть, и нет. И тот, и другой вариант ее теперь совершенно не пугал. Она научилась быть счастливой самой с собой.

Однажды, проходя мимо большого торгового центра, она увидела в одной из роскошных витрин ту самую шубу. Красивую, элегантную, дорогую. Такую же, какую когда-то хотела Галина Степановна. Маргарита на мгновение остановилась, ее взгляд скользнул по ценнику. Сорок восемь тысяч.

Она тихо улыбнулась про себя и пошла дальше, не оборачиваясь.

В соседнем отделе продавались туристические путевки. Яркая, цветная афиша гласила: «Кипр. Майские праздники. Все включено. Раннее бронирование». Маргарита зашла внутрь, подошла к стойке и попросила менеджера показать ей варианты. Девушка любезно продемонстрировала ей красочный буклет с фотографиями отеля — белоснежный песок, лазурное, прозрачное море, стройные ряды пальм.

— Я беру эту путевку, — уверенно сказала Маргарита.

Дома она достала из ящика стола новый, плотный конверт — свою последнюю премию.

Она оплатила тур, carefully упаковала свой чемодан и поставила его у входной двери — за целую неделю до вылета, просто для того, чтобы каждый день, проходя мимо, видеть его и чувствовать легкое, сладкое предвкушение предстоящего приключения.

В день вылета, уже в зоне ожидания аэропорта, она получила сообщение от Лизы: «Как настроение, путешественница?»

Маргарита сфотографировала огромное табло с информацией о своем рейсе и отправила снимок подруге.

Лиза тут же ответила веселым смайликом, усыпанным сердечками, и подписью: «Наша красавица! Хорошего полета и незабываемого отдыха!»

Маргарита убрала телефон в сумку, прошла на посадку, устроилась в своем кресле у иллюминатора и подумала, что вот оно — настоящее, ни с чем не сравнимое чувство свободы и счастья. Не громкое, не показное, не для кого-то. А свое собственное. Заработанное своим трудом. Заслуженное всем пережитым.

Самолет плавно оторвался от взлетной полосы и пошел на набор высоты, и огромный город с его суетой и проблемами остался внизу, превратившись в скопление разноцветных огоньков. А впереди ее ждало теплое, ласковое море, южное солнце и целых семь дней, которые будут принадлежать только ей одной.

Маргарита откинулась на спинку кресла, закрыла глаза, и на ее лице расплылась счастливая, безмятежная улыбка. Она была дома. Она была собой. И это было самое главное.




0 коммент.: